Можно, конечно, еще позвонить директору школу и попросить для меня положительную характеристику, но я уверена, что меня уволят уже на этапе объяснения причины того, для чего, зачем и куда мне нужна эта характеристика.

Остается надеяться только на себя и на то, что полицейские верно рассудят, что никакой проституткой я быть не могу. К счастью, невооруженным взглядом видно, какова разница между мной и настоящими проститутками.

— Что у нас сегодня на ужин? — знакомый мужской голос заставил меня сжаться в комочек и понять, что влипла я по полной.

— Здорова, Камаз. Да так, селедок пару килограммов выловили. Свежемороженых. Час назад привезли погреться.

— Ясно, — выронил мужчина сухо и, обернувшись, бегло глянул на нас, сидящих за решеткой. Абсолютная незаинтересованность в серых глазах тут же сменилась азартным блеском, когда, отвернувшись, Костров почти сразу обернулся вновь и встретился со мной взглядом.

Чисто интуитивно я скрестила ноги и закрыла лицо козырьком ладони. Но уже через две секунды до меня дошло, что именно так на кадрах видеохроник, что я видела по телевизору, и ведут себя самые настоящие проститутки, когда прячутся от ока камеры, их снимающей.

Мгновенно захотелось забиться в угол и кричать в приступе истерики, что я не та, за кого меня приняли.

— Что? Вся пятерка — проститутки? — вопросил Костров. Повернулся к камере лицом и, скрестив руки на груди, с легкой улыбкой стал разглядывать «селедок» в колпаках Деда Мороза. Особое внимание, конечно же, было уделено моей персоне.

— Ну, да. В одном месте поймали, — ответил ему пухлый мужчина в форме. — Вон та в пуховике и в очках их мамка, походу. Сейчас Романов придет, допросит. Может, притон возьмем перед праздниками.

— Веди-ка «мамку» в мой кабинет, Антипка, — скомандовал Костров.

— Сам допросишь? Ты же брезгуешь проститутками, Камаз.

— Веди, я сказал.

— Не ведите, — шепнула я мужчине, который открыл клетку, чтобы вывести меня оттуда. — Я дождусь Романова, — села я обратно на жесткую металлическую скамью.

— Тебе понравилось тут, что ли? — хохотнул Антипка. — Иди, давай. Не хватало еще из-за проститутки леща от Камаза отхватить.

Мужчина мягко толкнул меня в спину, затем заставил остановиться, закрыл за мной камеру и надел на меня наручники. Молча провел по коридору и завел в кабинет, за единственным столом в котором сидел Костров и, почесывая черную щетину большим пальцем правой руки, молча наблюдал за тем, как меня завели в кабинет и усадили на стул напротив.

— Наручники-то ты ей нахрена надел? — спросил Костров у своего помощника.

— Так положено же.

— Ты бы еще конвой к ней приставил. Сними наручники.

Мужчина снял с меня наручники и вышел из кабинета, оставив наедине с Костровым, на которого я теперь, наверное, никогда не осмелюсь поднять взгляд. С этого дня его сыну будет официально разрешено делать в моем кабинете всё, что он посчитает нужным.

— Что, Марина Олеговна, совсем туго нынче с зарплатой? — спросил Костров с нескрываемой улыбкой в голосе.

— Ничего смешного, Михаил Захарович, в этом нет.

— Конечно. Что смешного в том, что у учительницы моего сына есть сутенер?

— У меня нет сутенера! — возмутилась я и так осмелела, что подняла голову и посмотрела в серые глаза напротив.

— Частница?

— Что? — нахмурилась я. — Я не проститутка! Это какая-то нелепая ошибка, Михаил Захарович! Я не понимаю, как меня могли принять за проститутку. Честное слово, я просто стояла на остановке и ждала свой автобус, чтобы поехать домой. Но, видимо, из-за этого чертового колпака… — в сердцах я стянула его с головы и швырнула на стол. — …меня приняла за проститутку. Но я не она.

— Сколько за час берешь? — поинтересовался Костров нарочито строго.

— Какой час?

— Классный, Марина Олеговна, — бросил мужчина, а сам спрятал улыбку в кулаке, прикрываясь поддельным кашлем.

— Я понимаю, как всё это выглядит в свете того, в каком состоянии вы меня видели в минувшие выходные, Михаил Захарович. Но я клянусь, к проститутничеству я не имею и никогда не имела никакого отношения. Отпустите меня, пожалуйста.

— Камаз, сумку её досмотришь? — заглянул в кабинет Антипка.

— Неси, — лениво кивнул Костров, а моё сердце упало в ботинки и потеряло сознание от мысли о том, что именно находилось прямо сейчас в моей сумочке.

— Эта, сразу видно, профессионалка. Столько приблуд с собой возит, — сказал Антипка почти даже с уважением, занося в кабинет мою сумочку. Поставил ее на стол перед Костровым и молча вышел, снова оставив меня наедине со своим начальником и моим позором.

— Не смотрите туда, пожалуйста, — это была моя последняя отчаянная попытка избежать неизбежного.

— Думаешь, преступники от нас могут уйти, сказав волшебное слово «пожалуйста»? Нет, Марина Олеговна, такое у нас не прокатывает… больше, — сурово посмотрел на меня мужчина и придвинул мою сумочку к себе поближе. Убрал мою шапку с помпоном в сторону и завис с явным намерением присвистнуть. — Глубокая ты, однако, женщина, Маруся, — произнес Костров и достал вибратор из моей сумки.

Мне не осталось ничего иного, кроме как начать плакать в голос. Потому что объяснить появление в своей сумке вибратора, да так, чтобы в это можно было безоговорочно поверить, я точно не смогу. Костров не поверит в то, что мне его буквально только что подарили, даже если Лена привезет ему чек и съёмку с видеокамер в магазине.

— Мне его подруга после уроков завезла. Подарила, — попытка не пытка. — Я им не пользовалась честно. И не собиралась, — плакала я уже навзрыд.

— Да? И что это? Ты решила заменить череп Кондратия на более наглядное пособие? Репродукции учишь? Или это новая модернизированная указка? М-да, Маруся, если бы мне в моё школьное время учитель угрожал такой указкой, был бы я отличником…

— Только никому об этом не говорите, пожалуйста! Я вас прошу! — взмолилась я, когда Костров потянулся к своей куртке и достал из нее телефон. Мозг мой в этот момент был готов взорваться в приступе паники и едва контролируемой истерики.

— Обижаешь, Марина Олеговна. Сейчас вот возьму и этой штукой по клавишам в родительский чат на тебя настучу, — для большей наглядности Костров начал тихо постукивать вибратором по экрану своего телефона, а я в какой-то момент на самом деле поверила, что он пишет в родительский чат. — Шучу я. Сядь и расслабься. Штучку дать?

— Хватит, пожалуйста! — взмолилась я и спрятала лицо в ладонях.

За плачем было слышно шуршание целлофана. Очевидно, Михаил Захарович решил распаковать остальные Ленины подарки.

Какой кошмар! Я ведь даже не знаю, что там еще может быть.

— М-да, Марина Олеговна. Оказывается, караоке на стойке — это еще цветочки. А я-то думал, что всё в этой жизни видел.

— Меня посадят, да?

— Конечно. Вот прямо на эту штуку и посадят. Лет на пять, — он уже даже не пытался прятать, улыбку, откровенно надо мной насмехаясь. — Подруга подарила, говоришь? Организация оргазма группой лиц по предварительному сговору — это дело серьёзное, Марина Олеговна.

— Правда? — громко всхлипнула я.

— Маруся, голову включи. Или тебя этой штукой по ней надо щелкнуть?

— Пожалуйста, прекратите им так… трясти.

— Ладно. Не ревнуй, — закинул он вибратор обратно в мою сумку и снова сверху накрыл моей шапкой. — До дома сама доберешься или опять во что-нибудь вляпаешься?

— Вы меня отпускаете? — посмотрела я на него настолько заплаканными глазами, что даже очки не смогли сделать изображение четче.

— Не задерживаю. Вижу, у тебя и так дел полно.

— Я могу идти? Так просто?

— Можешь вприпрыжку. Иди уже, — придвинул он ко мне мою сумку и махнул рукой на дверь. — Хотя, нет. Не иди, — бросил Костров хмуро, что-то прочитав в своем телефоне. — Довезу тебя, от греха подальше. Всё равно нам в одну сторону.

— А ничего подписывать не нужно? Показания давать?

— Ты проститутка? — спросил мужчина, и посмотрел на меня так холодно и остро, что я почувствовала себя бабочкой, пришпиленной к стулу.