— Веточками? — хохотнул я и, всё же, намочил ватный диск перекисью, чтобы обработать царапину от ножа на ее шее. — Ты думаешь, что со снеговиком дралась в парке?

— Я не знаю, кто это был, но надеюсь, что его накажут.

— Накажут, Маруся. Накажут. За его действия ему грозит несколько пожизненных.

— Так ему и надо!

Мелкий боевой хомяк.

Перехватил её руки и поднес к своему подбородку. Заплаканные серые глаза посмотрела на меня с немым вопросом через толщу очков.

— Спасибо тебе, что, всё-таки, пришла в такой час в парк, Маруся. И прости меня идиота, что не предупредил тебя даже в самый последний момент о том, ради чего на самом деле тебя туда позвал. На пацанов тоже не злись. Они думали, что ты в курсе того, что там готовится.

Облака слёз в её глазах рассеялись. Сейчас на меня смотрела обозленная девушка, которая, похоже, поняла, в чем я ей только что признался. Тонкие брови нахмурились, из взгляда улетучилась вся ранимость и наивность.

— Вы… вы это специально? — Маруся резко вырвала свои руки из моих. — Вы знали, что… И вы…?! А если бы он меня убил сразу? — заметалась она по комнате.

— Не убил бы. Он любит играть со своей жертвой.

— И вы так хладнокровно об этом говорите?

— Профдеформация, — повел я меланхолично плечом.

Звонкая пощёчина послужила точкой в этом диалоге.

— Уходите, — выронила Маруся тихо. — Я не хочу вас больше видеть и знать.

— Маруся… — потянулся я вновь к ней, но повторная пощечина обрубила во мне это желание.

— Убирайтесь! Вон!

Кричала она в слезах. Ее снова начало трясти, но только теперь успокоить я её буду не в силах.

— Просто ответь мне на вопрос: если бы я тебя предупредил, ради чего зову в парк, ты бы пришла? Даже зная, что всё под контролем, ты пришла бы? Стала бы добровольно рисковать ради того, чтобы этого человека, насилующего и убивающего еще совсем молодых девчонок, поймали? Пришла бы?

В ответ Маруся лишь отвела взгляд в сторону.

Стало ясно, что отвечать она не собирается. Так же, как был ясен ее ответ.

В ванной комнате я собрал свои вещи, оделся и вышел из квартиры.

— Стойте! — окликнула меня Маруся, когда я начал спуск по ступеням. — Вы забыли.

Практически в лицо мне полетел телефон и ключи от машины. Едва успел их поймать.

— Знаете что, Михаил Захарович? — вдруг воззрилась она на меня гневно. — Ваш сын плохой только из-за вас. Только вы причина того, что он плохо ведет себя в школе. Потому что тот момент, когда вас вызывают в школу, — для него единственная возможность увидеться с отцом. Даже с таким недостойным отцом как вы.

— Молодец, Маруся. Умеешь делать больно.

— Но не так как вы, — бросила она напоследок и хлопнула дверью, скрывшись в своей квартире.

Глава 17. Маруся

«Способ размножения растений в результате развития корней, стеблей и листьев — это…»

— Вигитырианское размножение, — прочитала я по слогам и не смогла сдержать улыбки. — Ты же ж мой биолух.

Ручка зависла над контрольной работой ученика.

Ладно. Поставлю ему за этот ответ полбалла. Всё-таки, среди тех ответов, что он зачеркнул, был и правильный вариант написания слова «вегетативное». И нужно не забыть на следующих уроках акцентировать внимание не только на терминах и их значениях, но еще и на том, как они пишутся.

Итоговая оценка — четыре. Молодец, Василий. Даже не верится, что получилось привить ему интерес к предмету. По каким-то странным убеждениям, он упорно считал, что, если мы на уроке изучаем строение цветка или повадки животных, то этот урок только для девочек и ему, мальчику, таким интересоваться не следует.

Нужно поговорить с его родителями после очередного родительского собрания.

Вздрогнула всем телом и слегка подпрыгнула на стуле, когда поверх тетрадей чья-то рука положил человеческий череп.

Резко вскинула взгляд и наткнулась на сурового Кострова-старшего, который, оставив на моем столе череп Кондратия, не глядя, сделал пару шагов назад и сел на угол парты.

— Что? Даже не обнимешь? — вопросил он, слегка поведя бровью.

— Кого?

— Кондратия, — указал Михаил Захарович взглядом на череп. — Но можешь и меня. В принципе, такая благодарность тоже сойдёт.

— Благодарность? За то, что вы и ваш сын наигрались казенным имуществом? Обойдётесь, — фыркнула я и состроила максимально занятой вид, продолжив проверять контрольные работы учеников шестого класса. Я всё ещё была зла на этого человека. Он подбросил меня маньяку и ни слова не сказал о своем замысле, подвергнув мою жизнь такому риску, который не мог мне присниться даже в моих самых кошмарных снах. — И верните череп туда, где вы или ваш сын его взяли.

— Директрисе твоей? Так она, вроде, наигралась им уже. Вернее не она, а ее внучка на своем спектакле.

Что?! Анна Ивановна украла череп из моего кабинета? Возмутительно!

От внезапного открытия я даже забыла об обиде на Кострова и посмотрела ему в глаза, чтобы точно увидеть в них, что он не врет.

— Может, матюкнешься хоть? Помогает выразить всё то, от чего у тебя сейчас глаза выпадут. Нельзя всё держать в себе, Маруся.

— Для вас я Марина Олеговна. Запомните это, Михаил Захарович, и больше никогда не смейте называть меня Марусей. Так меня могут называть только самые близкие мне люди, а не те, что бросают меня на растерзание маньяку в ночном парке. И зачем вы пришли? Хотите еще куда-то меня заманить? Что на этот раз? Наркоманы? Притон с проститутками? М? Или еще не придумали, куда меня можно закинуть, но решили пока подержать рядом с собой? Что вы молчите? Нечего сказать?

— Ну… — повел Костров меланхолично бровью. — Мужчинам даже чисто анатомически сложно переговорить женщину — двойной набор губ, всё-таки, не нам дан.

Волна возмущения промчалась по всему моему организму и ударилась об макушку настолько сильно, что я даже привстала и открыла рот, чтобы что-то ему сказать, но поняла, что в диалоге с полицейским любое моё слово будет использовано против меня же.

И как он смеет говорить такие гадости так открыто?!

— Может, матюкнёшься, всё-таки? Вижу же, что хочешь.

— Я не стану опускаться до вашего уровня, Михаил Захарович, — гордо тряхнув волосами, я снова села на стул, сделав вид, что вставала лишь для того, чтобы оправить подол платья.

— Зря. Опустилась бы. Я тебя тут многому научить могу.

Не желая и дальше разговаривать с мужчиной, я взяла очередную тетрадь и продолжила проверку контрольной работы.

— Спасибо, что пришла вчера в отделение и дала показания, — произнес Михаил Захарович и совершенно иным тоном.

Как-то по-доброму, что ли.

— Я не для вас старалась, — ответила я, не отрываясь от тетради, в которую смотрела, но ничего не понимала, так как испытывала давление чужой ауры. — Этот человек — преступник и он должен понести наказание, если не за те жертвы, что, скорее всего, тоже на его совести, то хотя бы за то, что он сделал со мной.

— Он сознался во всех эпизодах. И в твоем тоже. Думает, что за чистосердечку ему скостят срок.

По коже пробежал холодок. Страх заставил заглянуть Михаилу Захаровичу в глаза.

— Его ведь не выпустят?

— Не выпустят, — уверенно, без заминки ответил мужчина. — Но в позднее время, всё же, не гуляй. У любого маньяка может быть подражатель.

— Да что вы?! — вскинула я насмешливо брови. — А давайте я погуляю там в позднее время. Или еще где-нибудь. Наверняка, в городе еще полно преступников, для поимки которых нужна наживка.

— Хватает, — повел Костров плечом так, будто для него это сущий пустяк. — Но с их поимкой ты вряд ли сможешь нам помочь. А за этого… еще раз спасибо и еще раз прости, что втянул тебя во всё это. Нужно было предупредить. Ты имела право выбирать, как тебе стоило поступить.

— Знаете… — опустила я взгляд на тетрадь. — …Я думала над вашим вопросом о том, что было бы, если бы вы предупредили меня заранее. И знаете, даже отбросив то, что со мной уже произошло, я понимаю, что ни за что бы не пошла в тот парк, даже зная, что за мной наблюдают куча полицейских. И я почитала об этом маньяке в интернете и теперь нахожусь в совершенно смешанных чувствах: с одной стороны я рада, что такой человек, как он, наконец-то, пойман и те убитые им девушки будут отмщены, и новых жертв не будет; но с другой стороны, Михаил Захарович, — подняла я на него взгляд и заглянула прямо в серые глаза, что сейчас внимательно смотрели на меня. — Нельзя так поступать с человеком. Понимаете? Я же тогда с жизнью прощалась. Думала, не увижу больше, ни родителей, ни сестру, ни эту школу, ни ее учеников… никого. Я была уверена, что в том парке под деревом моя жизнь и закончится.