— Я не проститутка, — выдала я тут же. — Честно-честно. Я совсем не проститутка. У меня всего один мужчина был. И я с ним не из-за денег…

— Всё, хорош, — остановил меня Костров взмахом руки. — Биографию мне тут еще всю свою расскажи. Поехали. Колпак наденешь?

— Ни за что!

— Ну, пошли тогда.

Костров практически вытолкал меня из кабинета в узкий темный коридор.

— Камаз, ты утку нашёл? — крикнул ему из соседнего кабинета мужчина с пузиков.

— Кажется, да, — глянул на меня как-то уж очень подозрительно Костров.

— В выходные забрасываем.

— Понял.

Я с большой настороженностью прошла мимо клетки с сидящими в ней гордыми проститутками, которые вели себя так, будто попали в спа-салон на процедуры, а не за решетку. Лишь на улице я смогла нормально вдохнуть и почти расслабилась, когда Костров мягко подхватил меня под локоть и, чтобы я не споткнулась на всё еще трясущихся после допроса ногах, довел до машины.

— Хорош трястись, — рыкнул он на меня недовольно, пока я пыталась попасть в защелку ремня безопасности. — Чё ж ты такая бедовая? — убрал он мои руки и сам меня пристегнул. — Выдыхай. Никто тебе ничего не сделает. Кто как хочет, так и дрочит. Знала такое правило?

— Отвратительно, — поморщилась я, отвернувшись к стеклу. — И стыдно.

— Ладно тебе. Видел я, что всё в упаковках и не использовалось еще ни разу. На, — потянулся он к бардачку, вынудив меня убрать колени в сторону, и положил поверх моей сумочки упаковку салфеток. — Вытри тушь и сопли.

— Какой позор, — сморкалась я самозабвенно. — Будет лучше, если я сама уволюсь. Таким, как я, не место в школе. Чему я детей научить могу?

— Ты в кабинете не наревелась? Сделаешь доброе дело — очистишь карму.

— Какое доброе дело?

— Позже узнаешь. Сейчас тебе пока еще рано. Соскочишь, — глянул на меня Костров и вырулил с парковки.

Какая приятная у него машина: маленькая, черненькая, красивая и такая… мужская, что весь салон пропитан только его запахом. Очень приятным запахом. Но я никогда ему не признаюсь, что пахнет он приятно.

— А почему вас Камазом называют? У вас фамилия ведь не Камазов.

На самом деле мне не была интересна история появления его прозвища, но я была готова говорить о чем угодно, лишь бы увести тему подальше от содержимого моей сумки. Уверена, Костров еще не все шутки пошутил по этому поводу.

— Ты, Марина Олеговна, в школе не училась, что ли? Сразу учить пошла?

— В смысле?

— В прямом. Ты где была, когда клички по инициалам раздавали?

— Не знаю. Мне кличку не по инициалам дали, а по очкам, — отвернулась я обиженно к стеклу, будто это Костров виноват в том, что я всю жизнь была просто «очкушка».

— А мне вот по инициалам. Костров Михаил Захарович. «К», «М», «З». Камаз.

— Как примитивно.

— Какая у тебя фамилия, Маруся-необычная.

— Чернявская. И не называйте меня Марусей.

— Чернявская Марина Олеговна… Стало быть…

— Я не играю, — перебила я его раньше, чем он успел бы договорить то, что звучало хуже, чем «очкушка».

— Зря, Чернявская Марина Олеговна. По-моему, очень лаконично, Чернявская Марина Олеговна. А главное, в тему последних дней и событий, Чернявская Марина Олеговна.

— Боже, — закатила я глаза. — Да говорите уже коротко. Поняла я.

— Чернявская Марина Олеговна, — словно подразнил меня Костров.

— Скажите просто — чмо. И так всё понятно.

— Хотел сохранить интригу до конца пути.

Через несколько минут машина Кострова остановилась у моего подъезда. Я по привычке нырнула в сумочку, чтобы взять шапку, но тут же отбросила эту идею, когда на глаза вновь попался… штучка.

— Что со штукой будешь делать? — словно услышал мои мысли Костров. Даже смотреть на него необязательно, чтобы знать, что он улыбается. — Выбросишь?

— Да!.. в смысле, нет. Подруга за него деньги заплатила. Жалко.

— Ну, ты это… Штучку-то помой как следует. Мало ли. Её весь отдел, наверное, потрогал.

— Перестаньте, пожалуйста. Я не собираюсь им… пользоваться.

— А чё так? Поругались? Теперь штучка будет стоять, но в углу?

— Хватит, пожалуйста.

— Иди уже, Чернявская Марина Олеговна. Мне ехать нужно.

Глава 8. Маруся

Кто-то весьма настойчиво душил чайку под моим диваном.

— Скажи еще раз, — показалась Ленина голова. Лицо её было настолько красным, что еще немного и его ошметки разлетятся по всей моей небольшой квартирке.

— Я с тобой не разговариваю, — выдала я максимально строго и, сложив руки на груди, снова уставилась в потолок.

— Проститутка! — заржала Лена и снова упала на пол, по которому каталась уже минут двадцать. — Маруся-проститутка! Бог мой! Бюджетная… или эта… которая государством бесплатно даётся?

— Очень смешно. Иди в полицию, найди Кострова, и шутите с ним на эту тему, сколько вам хочется. Он тоже, наверняка, не всё ещё пошутил.

— У меня просто в голове не укладывается, как можно было решить, что ты проститутка? У тебя же буквально на очках, на веснушках, на одежде выгравировано, что ты училка до мозга костей и знаешь всё про мозг костей. Как? Как можно было принять тебя за проститутку?!

— Это всё колпак Деда Мороза виноват. Ненавижу Новый год.

— Угу. Сказал человек, у которого за месяц до Нового года уже стоит самодельный камин из говна и палок.

— Из коробок и скотча.

— А я как сказала?

— Совсем… — вспылив я резко села и перегнулась через низкую спинку своего диванчика, чтобы увидеть Лену, лежащую на полу в полном блаженстве после только что закончившегося приступа смеха. — А знаешь, что самое обидное? Не то, что меня приняли за проститутку и закрыли за решеткой с настоящими проститутками, а то, что всё это видел Костров и рылся в моей сумочке, в которой, кстати, из-за тебя нашёл много чего интересного, — пришлось взять диванную подушку и отлупить подругу, которая вновь закатилась от смеха. — Ничего смешного в этом нет.

— Подумаешь, взрослый мужик увидел ненастоящий писюн. Думаешь, это травмировало его психику? Наверняка, он по долгу своей службы столько всего повидал, что твой резиновый писюн для него — это просто кусок резины… или из чего он там? Дай пожмякать, — вытянула она руку вверх. — Заценю.

— Вот забери его и жмякай сколько тебе влезет.

— У-у, малышка! Я тетя взрослая, мне много влезет.

— Я не хочу это слышать.

Отвалившись снова на диван, я прикрыла голову подушкой и закрыла глаза, снова мысленно представляя, как могла бы красиво выйти из ситуации со… штучкой, если бы у меня была хоть капля дерзости, фантазии и умения собраться в критической ситуации.

— Слушай, — соскребла себя Лена с пола и, судя по моим внутренним ощущениям, нависла надо мной и моим скромным диванчикам. — А выходит, что Костров-то не такой уж и плохой мужик. Ну прикинь, он видел тебя бухую, блюющую, поющую, спящую, проститутничащую и никому ни слова не сказал ведь. Не проболтался.

— Это пока что. Ты сама говорила, что при первой же возможности он всё это использует против меня.

— А, может, нет. Какая, говоришь, у него кличка?

— Камаз.

— А точно! У тебя же — чмо.

— Уйди, а!

— А ты наладь контакт с его сыном-Камазиком. Глядишь, большой Камаз станет добрее к тебе, Оке. О! Или не налаживай. Пусть маленький Камазик почаще нарушает ваши школьные правила, а ты за это будешь вызывать его отца и почаще с ним видеться. Кстати, покажешь, как он выглядит. Он в «социалках» есть?

— Нет. Я как-то хотела создать общую группу со всеми родителями, но он и еще несколько родителей сказали, что этим не занимаются. Но у меня в телефоне есть фотографии с первого сентября этого года. По-моему, он попал в кадр на нескольких из них.

— Ну, так показывай. Заценю самца.

— Нет. Я даже свое лицо тебе показывать не хочу.

— Эй, лицо со срамом. Хватит в прятки играть. Фотку показывай. Я хочу видеть.